Sitôt donné l'ultime coup de cymbales, sur la place, ce fut une ruée générale vers les maisons bien chaudes où les craquements des bûches se mêlaient aux éclatements des châtaignes et des grains de maïs, et où des odeurs savoureuses montaient des longues tables dressées. Déjà, la liesse se donnait libre cours. Par les rues et les ruelles, c'était une grande salade de gens rieurs. Des gamins faisaient partir des pétards. Des jeunes gens, coiffés de chapeaux de gendarme, en papier, se tenaient par le bras et pourchassaient des filles qu'ils bloquaient contre des portes, attiraient et encerclaient. Du fond des longs couloirs s'élançaient sans crier gare des personnages burlesques, peinturlurés, déguisés. Les deux panneaux d'une trappe de cave s'ouvraient : on voyait un tonneau s'élever lentement des entrailles du sol ; il roulait sur le trottoir couvert de neige, la trappe se refermait. Tout semblait crier : Ripaille ! Beuverie ! Et il y avait tant de lumières qu'on ne voyait plus clair.
Едва на площади отгремел последний удар литавр, вся толпа двинулась к жарко натопленным домам, где потрескиванье поленьев смешивалось с хлопками каштанов и кукурузных зерен, а над длинными накрытыми столами плавали соблазнительные ароматы. Всеми уже овладело праздничное возбуждение. Улицы и переулки заполнились хохочущими людьми. Мальчишки взрывали петарды. Молодые люди в бумажных жандармских шляпах, держась за руки, бегали за девушками, окружали их, припирая к дверям домов, и вовлекали в цепочку. Из глубины длинных коридоров выскакивали без предупреждения ряженые с размалеванными лицами. Отворились обе створки двери, которая вела в один из подвалов, и видно было, как из-под земли медленно поднимается бочка с вином; она покатилась по заснеженному тротуару, и дверь закрылась. Казалось, все вокруг кричало: "Пирушка!.. Попойка!.." Повсюду было столько огней, что ничего было толком не разглядеть.